«Дело Сухомлинова» – обвинение и осуждение бывшего военного министра за недостаточную подготовку вооружённых сил империи, казнокрадство и государственную измену (шпионаж в пользу Германии и Австро-Венгрии) – стало одним из наиболее громких скандалов, разразившихся в России в самый разгар Первой мировой войны и способствовавших дискредитации царя и росту революционных настроений в обществе. «Ну и храброе у вас правительство, – говорил в 1916 г. товарищу председателя Государственной думы А.Д. Протопопову министр иностранных дел Великобритании лорд Э. Грей, – раз оно решается во время войны судить за измену военного министра»¹ . Решение это было принято во многом благодаря особому чрезвычайному учреждению – «Верховной комиссии для всестороннего расследования обстоятельств, послуживших причиной несвоевременного и недостаточного пополнения запасов воинского снабжения армии», которая была создана в июле 1915 г. во время «Великого отступления». На основании собранных ею материалов, рассмотренных в ходе показательного судебного процесса, генерал В.А. Сухомлинов 12 сентября 1917 г. был осуждён Чрезвычайной комиссией Временного правительства на бессрочную каторгу. После этого он недолго отбывал наказание в «Крестах», пока 1 мая 1918 г. его не амнистировали большевики (как достигшего 70-летнего возраста). В октябре того же года Владимир Александрович эмигрировал в Германию, где в 1926 г. умер в нищете, оболганный и проклятый современниками. Присутствовавший на его похоронах генерал В.Н. Воейков, дворцовый комендант Николая II, вспоминал: «Когда тело его было предано земле на русском кладбище, совершавший богослужение архиерей сказал у могилы несколько тёплых слов, которыми выразил сострадание к человеку, видевшему за последние годы своей жизни так много горя. Нашёлся милый соотечественник, к великому возмущению присутствующих, даже в такую минуту возразить архиерею в резкой форме и сказал по адресу покойного несколько грубых слов. Этот факт свидетельствует о том, как сильно действует на людей массовый психоз, заставляя их повторять с чужих слов то, о чём они ровно никакого понятия не имеют и в чём даже разобраться не хотят»²

В дальнейшем обстоятельства «дела Сухомлинова» практически не исследо- вались. Советские историки, как правило, лишь повторяли обвинительные за- ключения двух комиссий, добавляя туда изрядную долю недостоверных сплетен и слухов3 . В сталинском «Кратком курсе» и слухов³ . В сталинском «Кратком курсе» прямо указывалось, будто «уже во время войны раскрылась измена царского военного министра Сухомлинова, оказавшегося связанным с немецкими шпионами». При этом утверждалось, что «Сухомлинов выполнял задание немецкой разведки – сорвать снабжение фронта снарядами, не давать фронту пушек, не давать снарядов»⁴ . Между тем историки-эмигранты, писавшие про это запутанное дело, отмечали, что Владимир Александрович стал жертвой спланированного заговора, а его «измена» и некомпетентность – не более чем миф⁵ . В конце XX – начале XXI в. к схожим выводам пришли историки У. Фуллер, О.Р. Айрапетов, Е.В. Бей и А.В. Евдокимов, тщательно изучившие сфабрикованное контрразведкой с санкции вел. кн. Николая Николаевича «дело Мясоедова», тесно связанное с «делом Сухомлинова»⁶ . В книгах Фуллера и Бея «делу Сухомлинова» были посвящены особые разделы. Однако в них лишь кратко упоминалось о деятельности комиссии генерала Н.П. Петрова⁷ . Её материалы⁸ остаются практически неисследованными, и это не позволяет в полной мере понять, что она собой представляла и каким образом стала собственно «Сухомлиновской комиссией».

Уже с весны 1915 г. в общественном мнении укоренилось убеждение в том, что Сухомлинов – отъявленный казнокрад, взяточник и главный виновник поражений русской армии и её «Великого отступления». Особое подозрение вызывали прежние связи военного министра с подполковником С.Н. Мясоедовым, который в феврале 1915 г. был арестован и обвинён в шпионаже, а 19 марта поспешно повешен по приговору военного суда, несмотря на то, что следствию не удалось обнаружить каких-либо улик, свидетельствующих о его шпионской деятельности⁹ .

19 июля 1915 г. открылась сессия Государственной думы. Её заседания про- ходили в напряжённой и нервной обстановке, сложившейся под впечатлением от катастрофы на фронте. Выступления приехавших из армии депутатов были полны негодования, речи, в которых обличалось бездействие военного министра, прерывались криками: «Под суд! Обманул всех нас!». 23 июля 1915 г. на внеочередном закрытом собрании членов Государственной думы 345 из 375 участников высказались за то, чтобы предложить правительству предать суду Сухомлинова и всех должностных лиц, виновных в нерадении или измене¹⁰. На следующий же день, размышляя на заседании Совета министров о том, как ответить на думский запрос, И.Л. Горемыкин предложил назначить особую комиссию, наподобие той, которая в 1896 г. под руководством гр. К.И. Палена рассматривала причины гибели людей на Ходынском поле, но с участием членов Государственного совета и Думы¹¹.

25 июля Николай II подписал указ об учреждении Верховной комиссии и определил её состав¹². Ещё при обсуждении состава комиссии на заседании Совета министров 24 июля главноуправляющий землеустройством и земледелием А.В. Кривошеин предложил включить в неё генерала Н.П. Петрова, вице-председателя Государственного совета И.Я. Голубева, товарища председателя Государственной думы А.Д. Протопопова, а также представителей Сената и армии (Ставки). Однако государственный контролёр П.А. Харитонов высказался против кандидатуры Протопопова, который, по его словам, «в Думе не популярен», а также является «òоварищем Сухомлинова». Кривошеин не настаивал и, со своей стороны, рекомендовал В.В. Шульгина¹³ .

В итоге комиссию возглавил 79-летний член Государственного совета инженер-генерал Петров – человек с безупречной репутацией, без ярко выраженных политических взглядов и амбиций, скорее учёный, нежели политик. Помимо него, Государственный совет был представлен Голубевым – опытным и добросовестным юристом 74 лет¹⁴, ставшим заместителем Петрова, и членом правой группы А.Н. Наумовым¹⁵. От Думы в Верховной комиссии заседали старший товарищ её председателя С.Т. Варун-Секрет и один из лидеров националистов гр. В.А. Бобринский – человек пылкого нрава, знакомый с военным делом и успевший побывать на фронте. Кроме того, в её состав вошли гофмейстер Двора сенатор Н.П. Посников и генерал-адъютант А.И. Пантелеев, ранее хорошо зарекомендовавший себя при расследовании обстоятельств поражения 2-й армии Самсонова в Восточной Пруссии в августе 1914 г. и считавшийся «доверенным лицом» императора¹⁶. Поскольку учреждение комиссии изначально рассматривалось министрами, по выражению Кривошеина, как «акт благожелательный для общества и Думы»¹⁷, подобный её состав должен был стать гарантией того, «чтобы даже самые беззастенчивые люди постыдились говорить о правительственных воздействиях и искусственном подборе, так как призываются лица всем известные и стоящие вне всяких подозрений»¹⁸.

При этом первоочередной и главной задачей Верховной комиссии являлось, по мнению её создателей, «успокоение» общественного недовольства. Горемыкин полагал, что она будет лишь «декорацией». Так же рассуждал и Кривошеин, считавший, что Дума «с нами», а «недовольство военным министром – не революция». По его мнению, нельзя было молчать в ответ на прозвучавший запрос. При этом предполагалось, что комиссия выяснит причины недостаточного снабжения армии, «а ответственность – потом»¹⁹.

Однако члены Верховной комиссии, по-видимому, воспринимали свою работу несколько иначе и уже в августе провели 9 заседаний. Первое из них состоялось 6 августа²⁰. Петров дал возможность каждому из присутствующих высказать свои соображения о предстоящих действиях. Когда очередь дошла до Бобринского, граф выступил с «горячей» и «резкой» речью, которая навела панику на «степенных» членов комиссии. Он настаивал на том, что комиссия обязана откликнуться на «наболевший злободневный вопрос, глубочайшим образом волнующий всю русскую общественность», и прежде всего проверить связь генерала Сухомлинова, к тому моменту уже покинувшего пост, со шпионскими организациями, действия которых, по мнению депутата, привели к «Великому отступлению». Петров выразил сомнение в возможности рассматривать «Сухомлиновское» дело, и тогда «граф вспылил, вскочил и на всю залу заседания громовым голосом прокричал»: «Довольно с нас этих замалчиваний!.. Дольше терпеть мы отказываемся! Русские люди требуют правды! Многомиллионная молва называет Сухомлинова предателем и главным виновником всех наших боевых неудач... Игнорировать это преступно! Мы обязаны в первую голову заняться этим делом, выяснив его во всём его объёме и во всей его беспощадной правде. На нас с надеждой смотрит вся страна! Преисполненное гневом общество ожидает, что наша работа приведёт к раскрытию преступных деяний и к должному наказанию виновных... Если мы тотчас же не приступим к разоблачению всей Мясоедовщины и Сухомлиновщины, – я немедленно выхожу из состава Верховной следственной комиссии и всенародно оповещу о причине моего ухода!»²¹.

По сути, это был откровенный шантаж, к которому сразу же присоединились Варун-Секрет и Наумов. Петров не соглашался с «общественниками» (как именовал Наумов думцев), стараясь избежать столкновения и публичного скандала. Голубев вёл себя сдержанно, генерал Пантелеев категорически возражал против подобного расследования, а Посников ещё колебался. «Общественники» остались в меньшинстве и вынуждены были отступить. Вместе с тем они начали координировать свои усилия, проводя перед заседаниями особые частные совещания в обширном и совершенно изолированном номере Наумова в Европейской гостинице. Так или иначе, с первого же заседания Верховной комиссии часть её членов добивалась не выяснения причин недостаточного снабжения русской армии и даже не поиска виновных в нехватке военного снаряжения, а проверки слухов, связанных с Сухомлиновым. При этом достаточным доказательством его вины они считали «многомиллионную молву» и «глас общественности, который не может лгать». «Первые шаги при ознакомлении Верховной комиссии с данными, касавшимися деятельности В.А. Сухомлинова как военного министра, произвели на нас чрезвычайно неблагоприятное впечатление, – вспоминал Наумов, – и сразу приковали к себе напряжённое внимание общественных кругов по всей стране. Недаром Верховная комиссия среди публики нередко именовалась – “Сухомлиновской”»²².

На следующее заседание, состоявшееся 11 августа, был приглашён «наиболее компетентный в артиллерийском деле» генерал Д.Д. Кузьмин-Караваев – бывший начальник Главного артиллерийского управления²³. Его рассказ о том, насколько плохо высшее командование осведомлено о положении на фронтах, о гибельной несогласованности распоряжений, о наличии у русской артиллерии не более двух снарядов на каждую пушку произвели на комиссию самое удручающее впечатление²⁴. Видимо, воспользовавшись этим, «общественники» именно тогда убедили престарелого генерала Петрова в тот же день запросить у министра юстиции А.А. Хвостова материалы по «делу Мясоедова»²⁵. Хвостов, по неизвестным причинам испытывавший явную антипатию к Сухомлинову, заручившись согласием императора, немедленно предоставил комиссии интересовавшие её документы²⁶.

Впоследствии Хвостов даже свидетельствовал на допросе Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства о том, что отчасти это дело возбуждено по его инициативе, поскольку «вся деятельность следственной комиссии, касающаяся изменнических действий Сухомлинова, началась с материала, предоставленного мною». «У меня, – сообщал он в 1917 г., – были секретные рапорты товарища прокурора Варшавской судебной палаты Жижина, командированного в ставку в распоряжение начальника штаба бывшего верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича и производившего, под наблюдением Ставки, расследование по делу Мясоедова, по которому обнаружились некоторые обстоятельства, касающиеся генерала Сухомлинова. Конечно, Жижин должен был соблюдать тайну, но ему было разрешено не скрывать всех перипетий дела от своего непосредственного начальника генерал-прокурора – министра юстиции. Это было ещё при моём предшественнике и после вступления моего в управление министерством рапорты продолжали поступать ко мне. Ввиду того, что до меня рапорты, иногда в копии, иногда в подлиннике, передавались Государю и на одном из таких всеподданнейших докладов бывшего министра юстиции было написано Государем: “Прошу и впредь доставлять мне эти рапорты”, я считал своим долгом продолжать доставлять их Государю. Рапорт, касавшийся дела Сухомлинова, я отвёз Государю лично, при одном из моих всеподданейших докладов, причём словесно указал на его особую важность. Государь вернул мне рапорт без всякой резолюции»²⁷.

Со своей стороны, «общественники» освоили новую тактику. Если прежде они ограничивались устными выступлениями, то теперь стали подавать генералу Петрову письменные «особые мнения», с юмором называя их «тяжёлыми артиллерийскими снарядами»²⁸. Они заметно влияли на ход и атмосферу заседаний. Так, к примеру, в сентябре 1915 г. после посещения всей комиссией дворца генерал-инспектора артиллерии вел. кн. Сергея Михайловича «общественники» подготовили и передали Петрову доклад, в котором заявляли: «Из объяснений его императорского высочества великого князя Сергея Михайловича, данных комиссии, видно, что генерал-адъютант Сухомлинов, вообще бездеятельный в вопросах обороны нашего государства, проявил несвойственную ему энергию и отстаивать, и проводить всякие заказы Русскому акционерному обществу артиллерийских заводов.., ввиду чего мы вынуждены верить циркулирующим в авторитетных кругах слухам, что генерал-адъютант Сухомлинов руководствовался корыстными побуждениями (других объяснений его поведения найти нельзя), и теперь мы верим в циркулирующие слухи, что генерал-адъютант Сухомлинов получил крупную партию акций Русского общества артиллерийских заводов.., просим наложить печати и вскрыть два больших несгораемых ящика в Обществе взаимного кредита»²⁹. Соответствующее разрешение они получили через несколько дней.

После ознакомления с «делом Мясоедова» комиссия провела встречу с представителями думской комиссии по военным и морским делам. 14 августа на очередное заседание были приглашены её действующий член Н.В. Савич, бывший председатель А.И. Гучков и председатель Думы М.В. Родзянко (все – октябристы). При их участии обсуждалось взаимодействие думцев с военным ведомством и его бывшим руководителем, который отказывался сотрудничать с оппозиционными депутатами и делиться с ними секретными сведениями. Те, в свою очередь, жаловались на то, что Сухомлинов «обманывал» народных избранников своими отчётами и заявлениями³⁰. «Вспоминаю, – писал Наумов, – громовые выступления перед комиссией важного по осанке и грузного по объёму председателя Государственной думы, Михаила Владимировича Родзянко.., когда он, стуча кулаком по столу, своим зычным голосом требовал “всех и вся” предать суду... Почтенные седовласые наши сочлены из высшего чиновного мира после грозных выкриков председателя Государственной думы впадали в превеликую панику, от которой они не скоро отходили»³¹.

15 августа генерал Петров устроил заседание у себя на квартире, допустив на него журналистов, что должно было, по-видимому, продемонстрировать «открытость» комиссии и способствовать успокоению общественного мнения. Прибыли сотрудники газет практически всех направлений – от правого до умеренного-либерального и либерально-оппозиционного («Вечернее время, «Копейка», «День», «Колокол», «Петроградская газета», «Петроградский листок», «Новое время», «Речь», «Петроградский курьер», «Голос Москвы», «Утро России», «Русское слово», «Биржевые ведомости», «Земщина», «Русские ведомости», «Современное слово»), а также председатель ЦВПК А.И. Гучков и Н.В. Савич³². Петров заверил собравшихся, что чиновники, ответственные за просчёты в снабжении войск, кем бы они ни были, понесут наказание. Вместе с тем он предупредил, что расследование будет вестись за закрытыми дверями, поскольку комиссия не встречает со стороны власти никаких препятствий и получает все необходимые материалы, в том числе самые секретные³³. Впрочем, несмотря на это, сведения о её работе, порою весьма деликатные, регулярно попадали в прессу.

18 августа на пятом заседании комиссии³⁴ появились товарищ прокурора Варшавской судебной палаты В.Д. Жижин и судебный следователь по важнейшим делам Варшавского окружного суда П.Н. Матвеев, не имевшие никакого отношения к снабжению армии, но непосредственно занимавшиеся «делом Мясоедова». Предшественник Сухомлинова на посту военного министра А.Ф. Редигер вспоминал: «В Верховную комиссию меня пригласили на 18 августа, к трём часам... Меня туда, однако, не пустили, так как она ещё выслушивала показания прокурора, ведшего дело о казнённом за шпионство полковнике Мясоедове; очевидно, Верховная комиссия усмотрела связь между этим делом и тем, которое было поручено ей. Допрос прокурора окончился в четверть пятого, и тогда меня позвали из Финансовой комиссии. Когда я вошёл, в Комиссии ещё продолжались разговоры, вызванные предыдущим допросом; к моему удивлению, уже ставился вопрос об аресте Сухомлинова»³⁵.

Таким образом, «общественники» продолжали настаивать на своём. Перелом произошёл 21 августа на шестом заседании, когда к ним присоединился 70-летний сенатор Посников, на которого, вероятно, повлияло как психологическое давление, так и общение со своими сослуживцами, П.Н. Матвеевым и В.Д. Жижиным – членами Варшавской судебной палаты, старшим председателем которой он ранее являлся. Вероятно, учитывал он и позицию министра юстиции А.А. Хвостова. Курлов, издавна находившийся с Посниковым в дружеских отношениях, во время одного из разговоров «с изумлением услышал», что сенатор «допускал» обвинение Сухомлинова в государственной измене. Курлов считал его абсурдным, однако не смог переубедить своего собеседника. При этом генерал отмечал в мемуарах: «В искренности его мнения я не имел оснований сомневаться, зная его за безупречно порядочного и беспристрастного человека и выдающегося юриста»³⁶.

При поддержке сенатора «общественники» получили в комиссии перевес (4 против 3) и добились компромиссного решения о проведении Посниковым предварительного расследования при участии гр. Бобринского выдвинутых против Сухомлинова обвинений во взяточничестве и казнокрадстве³⁷. При этом их работа не ограничивалась какой-либо рамкой – граф и сенатор могли действовать, сообразуясь только с данными, полученными в ходе следствия³⁸. Было создано «Особое делопроизводство», которым руководил Посников, занявшийся исключительно сбором сведений, компрометировавших бывшего военного министра и необходимых для предания его суду³⁹.

Принятое паллиативное решение устроило всех, кроме генерала Пантелеева, который, уловив, к чему клонится дело, демонстративно перестал посещать заседания Верховной комиссии⁴⁰. Это существенно ослабило её состав, и теперь «общественники» могли действовать куда более смело и самонадеянно, а их преимущество при голосованиях стало подавляющим. Фактически они взяли Верховную комиссию под контроль и оказывали непрестанное давление на её престарелого председателя. К тому же присоединение Посникова позволило им опираться на авторитет представителя судебного ведомства⁴¹.

Характерно, что уже 21–22 августа в печати появились подробные статьи о создании на заседании комиссии Особого делопроизводства для расследования деятельности Сухомлинова⁴². Это усиливало общественный резонанс принятого решения и делало невозможным его пересмотр без серьёзных репутационных потерь.

В итоге Н.П. Петров не смог помешать «общественникам» достичь цели, к которой они стремились с первого заседания, и его комиссия меньше чем за месяц превратилась из «Верховной» в «Сухомлиновскую». Проработав чуть более полугода, она опросила многих чиновников и собрала обширные данные о снабжении русской армии и её подготовке к войне. А 9 февраля 1916 г. Петров представил Николаю II «Всеподданнейшее донесение», в котором на Сухомлинова возлагалась ответственность за служебные упущения и злоупотребления, пагубно сказавшиеся на боеспособности русских войск, и признавалась «наличность признаков прикосновенности самого генерал-адъютанта Сухомлинова к преступлениям государственным», что указывало на необходимость уже формального судебного расследования его деятельности и передачи «дела» в I департамент Государственного совета⁴³. Император вынужден был, вопреки своему убеждению в невиновности бывшего министра, дать на это согласие.